«Вера важнее всего. Она даже выше семьи». Интервью американского новичка СКА

32-летний форвард Рокко Гримальди стал одним из заметных новичков СКА в межсезонье. Американец перебрался в КХЛ вместе с семьей, и ключевую роль в этом переходе сыграл Игорь Ларионов. В интервью Гримальди рассказал о причинах переезда в Санкт-Петербург, о первом опыте в новой лиге, а также поделился впечатлениями о звонке Павла Буре и своем отношении к вере, которая остается важной частью его жизни.

«Ларионов великолепен»

— Вы сыграли два матча на предсезонке за СКА. Что можете сказать о себе, о команде?

— Все хорошо. Знаете, это довольно тяжело — перелететь практически через весь мир, двадцать четыре часа в дороге. Организм потом чувствует себя не лучшим образом как минимум неделю. Так что на самом деле я чувствовал себя лучше, чем ожидал. Я давно не играл настоящих матчей. Дома я начинаю тренировать игровые ситуации только в августе. А я приехал сюда как раз в августе, поэтому ничего из этого не делал. Но в целом чувствую себя хорошо. Сейчас я просто стараюсь понять игровые схемы и делаю все возможное, чтобы как можно быстрее освоиться, ведь на следующей неделе у нас уже официальный старт.

— Нужно ли вам время, чтобы адаптироваться к хоккею КХЛ, к этому стилю игры?

— Это действительно другой стиль. Ребята мне сразу сказали, что он отличается от того, к чему я привык, и я это уже почувствовал. Здесь больше движения шайбы, стараются играть в более техничный хоккей. В Северной Америке все более прямолинейно: много простого хоккея, «бей-беги», выбросы шайбы. Здесь больше игры «вширь», больше пасов поперек. Игроки дольше держат шайбу. Так что к этому нужно привыкнуть. Сейчас я вхожу в ритм и хочу чувствовать себя уверенно к старту сезона.

— Какой хоккей мы увидим от СКА в этом сезоне? Можете описать тренера Игоря Ларионова?

— Он великолепен. Это легенда по обе стороны океана. Он хочет, чтобы команда владела шайбой. Чтобы у нас было хорошее нападение, но при этом и надежная оборона. Когда шайбы у нас нет — нужно быстро ее возвращать. Это похоже на то, как раньше играли в «Детройте» и в ЦСКА. Причина их успеха была в том, что шайба весь матч оставалась у них, соперник просто не мог ее забрать, а значит и забить не мог. Вот этого он и хочет — чтобы шайба как можно больше была у нас, а если ее нет, то быстро возвращать, использовать партнеров. Каждый игрок должен пытаться что-то придумать, передавать, двигаться, получать ее обратно. Мы называем это «комбинационный хоккей», когда все действуют вместе. Это именно то, что он хочет видеть, и это отлично. Такой стиль хорошо подходит моей игре — с движением, владением и скоростью. Думаю, это будет очень интересно, и я с нетерпением жду возможности учиться у Ларионова.

«Когда я пришел в СКА, сказал Ларионов, что Буре был моим любимым игроком, и он сразу ему позвонил»

— Вы видели, как играл Игорь Ларионов?

— Конечно. Моей любимой командой были «Детройт Ред Уингз». Я начал играть в хоккей в 1997 году, когда они выиграли свой первый Кубок в современности. Тогда я еще не очень понимал, каково это, но с 1999 года уже помню, как вдумчиво смотрел хоккей. А в 2002-м, когда они выиграли снова, это была, наверное, лучшая команда, которую я видел. Они и «Колорадо» тогда были просто потрясающими. Я смотрел много матчей «Детройта».

Сергей Федоров был одним из моих любимых игроков. Он был вторым любимым. Первым был Павел Буре — он номер один для меня.

— То есть вам нравился российский стиль?

— Да, их стиль особенный. Не знаю… Уровень таланта просто другой. Павел Буре был моим любимым игроком, потому что он играл с невероятной скоростью. Он выделялся и парил над всеми остальными. Жаль, что травмы колена так сильно сократили его карьеру. Мне всегда было интересно, насколько великим он мог бы стать, если бы избежал этих травм.

Когда я пришел в СКА, сказал Игорю(Ларионову), что Павел был моим любимым игроком, и он сразу ему позвонил. Дал мне поговорить с ним по телефону. Это было невероятно — пообщаться со своим кумиром хоть минуту.

Мне всегда нравилось смотреть за игроками, которые играют со скоростью, умеют делать классные вещи с шайбой, но при этом очень много работают. Я всегда тянулся именно к таким хоккеистам.

— Когда вы получили предложение от клуба, знали, что тренером СКА является Игорь Ларионов?

— Не уверен, что знал сразу, но довольно быстро кто-то мне об этом сказал. И, честно говоря, это стало одной из главных причин, по которой я вообще начал рассматривать этот вариант. Просто потому что я знаю, какой у него хоккейный интеллект, понимаю, в каком стиле он играл, и мне это было интересно. Кажется, я впервые поговорил с клубом в пятницу, а на следующий день уже разговаривал с ним. Все, что он рассказывал о том, как хочет, чтобы мы играли, показалось мне очень любопытным. Я никогда бы не подумал, что поеду сюда, особенно сейчас, когда моя жена беременна. Но то, как о хоккее говорили руководители СКА и Игорь, заставило меня хотя бы открыть себя для этой возможности. Так что да, думаю, именно Игорь стал большой причиной, возможно, даже главной причиной, по которой я приехал. Я хочу учиться у такого человека.

— Сколько у вас было предложений от клубов КХЛ?

— В этом году или вообще?

— В этом году. Хотя, кажется, в прошлом году тоже были варианты.

— Думаю, предложения поступали последние лет пять. Это были неофициальные предложения, скорее желание поговорить. Но я говорил, что не собираюсь уезжать, и не хотел тратить время ни свое, ни чужое. В этом году, если не ошибаюсь, было еще четыре команды, которые проявляли серьезный интерес и хотели вести переговоры. Но, как я уже сказал, решающим фактором стало то, кто возглавляет команду. Прозвище «Профессор» просто так не дают. А тот факт, что его уважают не только здесь, но и в Северной Америке, и во всем мире, говорит о многом — и о том, каким игроком он был, и каким человеком является. Мне тридцать два, но учиться есть чему. Я хочу учиться у одного из лучших умов в хоккее.

— По юниорам вы играли с Ридом Буше. Общались ли вы с ним перед приездом сюда?

— Нет, с ним я не разговаривал. Но я общался с другими ребятами. Например, с Бадди Робинсоном. Еще общался с Крисом Терри — он провел здесь один сезон. Думаю, всего я говорил с четырьмя-пятью игроками, но никто из них не играл за СКА. Забавно то, что, когда я спрашивал их мнение о лиге, они всегда в ответ интересовались: «А за какую команду думаешь поехать?» Я говорил: «СКА». И каждый из них отвечал: «Это лучшая команда». И при этом ни один из них здесь не играл, но консенсус был именно таким: все говорили, что это лучший вариант.

— Лучшая — в смысле условия, город?

— Все вместе. База, город, сам хоккей. И все отмечали, что с приходом Игоря все станет еще лучше. Многие говорили, что если бы им самим пришлось выбирать команду, то они бы выбрали именно эту. Даже друзья, которые давно уже не играют, но все еще следят за хоккеем. Когда я сказал им, что еду в Россию, и упомянул СКА, они сразу поняли, о какой команде речь. Не знаю, откуда они вообще могли знать про нее, ведь они живут в Америке и не играют в хоккей. Но у СКА есть репутация, этот клуб очень уважают. И это тоже подогрело мой интерес. Любопытно, что даже те, кто играл за разные команды КХЛ, говорили одно и то же: СКА — та команда, в которую стоило бы поехать.

«Я бы никогда не смог приехать сюда один. Я не смог бы оставить семью»

— Что больше всего удивило вас, когда вы приехали в Санкт-Петербург?

— Честно говоря, меня удивило, сколько людей было на улицах. Мы приехали вечером, в девять-десять часов, было уже совсем темно. А вокруг гуляли тысячи людей. Для Америки это необычно. Когда темнеет, люди обычно идут домой, а не гуляют. Я был поражен: город живет даже ночью. У нас же ночь — это обычно риск и повод побыстрее вернуться домой. А здесь совсем по-другому.

И сам город, конечно, впечатляет. По атмосфере он напомнил мне Париж или Лондон — реки, каналы, исторические здания. Очень красиво. К сожалению, пока я мало что успел посмотреть, было слишком много дел, но надеюсь, что получится рассмотреть город получше, пока не стало холодно.

— Уже нашли квартиру? Кто вам помогает обустраиваться?

— Да, буквально вчера мы въехали в новое жилье, еще разбираем вещи. Помощник моего агента присылал мне варианты. Мы посмотрели шесть квартир и выбрали ту, которая нам подошла больше всего. Честно говоря, даже не знаю, в каком районе она находится. Но нам нужно было больше пространства, ведь семья в ближайший месяц вырастет — удвоится, точнее утроится.

— То есть семья приехала сюда вместе с вами?

— Да.

— Ваша жена беременна?

— Да.

— Значит, ваши дети родятся в Санкт-Петербурге?

— Двое из них — да. У меня уже есть маленький сын, ему полтора года. А теперь будут девочки. Сначала мальчик, а потом у меня родятся две девочки —в середине сентября или ближе к концу месяца. Так что да, у меня будут две дочери, рожденные в России.

— Что сказала ваша жена, когда вы сообщили ей, что едете в Санкт-Петербург? Это ведь не совсем типичная ситуация, часто семьи остаются дома.

—  Честно говоря, я бы никогда не смог приехать сюда один. Я не смог бы оставить семью, это просто невозможно. Помню, четыре года назад я играл в Милуоки, и у нас еще не было детей. Но моей жене пришлось жить отдельно от меня примерно четыре месяца. И это было очень тяжело. Мне это совсем не понравилось. А сейчас, когда у нас уже есть ребенок, я просто не хочу находиться вдали от своих детей. Я не хочу пропускать месяцы их жизни, целый год. Я не хочу ничего упустить.

И поэтому перед началом лета я молился о том, чтобы Бог дал мне команду, дал место для игры, где я смогу быть рядом на рождении моих девочек и провести с ними первый месяц их жизни. Время ожидалось непростое, потому что это как раз совпадало бы с началом тренировочных лагерей НХЛ. Я думал, что, возможно, побуду немного дома, а потом придется уехать и пропустить первые три недели их жизни. Для меня это было очень тяжело.

И хотя все получилось совсем не так, как я ожидал, все мои молитвы были услышаны. Похоже, что я смогу быть рядом на протяжении всего этого времени. И это для меня очень особенное, сокровенное.

— Вы нашли роддом и врача для вашей жены?

— Да, клуб в этом плане очень помог. Это еще одна причина, по которой мы решили приехать сюда. Нас связали с отличной клиникой, с врачами. Мы даже провели несколько звонков по Zoom еще до выезда: врачи из России общались с нашими врачами из Америки. И все выглядело хорошо. Что очень помогло мне почувствовать себя спокойнее, ведь это приоритет номер один.

Хоккей — это здорово, но семья для меня гораздо важнее. Здоровье моей жены, здоровье моих девочек, моего сына — это всегда будет важнее хоккея. Клуб в этом плане сделал все очень хорошо. У нее уже был первый прием — вчера или позавчера, и все прошло удачно. Я молюсь, чтобы у нас были две здоровые девочки.

«В 4 года я пришел к религии. Это было моментом, когда я принял Христа»

— Это ведь не первый ваш визит в Россию. Вы уже были здесь на молодежном чемпионате мира в Уфе. Что больше всего запомнилось с того турнира?

—Тот турнир пролетел очень быстро. Когда играешь на таких турнирах, особо никуда не выходишь. Все проходит по маршруту «отель — каток». Помню, один раз мы всей командой выходили на ужин, поели пиццу или что-то такое. Больше всего я запомнил не сам город, а людей, с которыми был рядом.

Помню игры, которые нам нужно было выиграть, чтобы вообще попасть в плей-офф. Мы неважно стартовали, но потом команда внезапно прибавила, и нас стало невозможно остановить. Больше всего я запомнил именно товарищей по команде и тренеров.

Есть забавный момент: наш тогдашний видео-тренер спустя десять лет стал моим тренером уже в НХЛ. Вот такие мелочи запоминаются — связи, которые остаются. Так что, если честно, я больше помню такие моменты, чем что-либо другое

— Недавно вы закончили университет Биола. Насколько трудно было совмещать учебу с хоккейной карьерой?

— Если честно, не так уж сложно. Я с детства привык к тому, чтобы уметь совмещать несколько дел. Когда я на катке — я делаю все, что нужно на катке. Когда я дома — оставляю хоккей на катке и занимаюсь другими делами. И умею это разделять. Я начал программу, кажется, в 2022 году. Она заняла три с половиной года.

— Обучение было онлайн?

— Да, полностью онлайн, через приложение. И мне это очень понравилось. Это было действительно особенное время, я многому научился. У меня были потрясающие преподаватели. Я познакомился со многими студентами, и некоторые из них стали моими друзьями. Несколько месяцев назад я даже смог встретиться с ними лично, когда поехал на выпускную церемонию.

Выезды по ходу сезона — отличное время для учебы. Я много читал. Когда я начал учиться, у нас еще не было детей. А уже в самом конце появился сын. И у меня даже сохранилось видео: буквально через несколько часов после его рождения моя жена сняла, как я сижу в палате и читаю книгу по истории церкви. Если тебе интересно то, что ты изучаешь, все становится гораздо проще. Мне действительно нравилось учиться, нравилось то, что я узнавал, и люди, которых я встречал.

Сейчас я не учусь в университете, но продолжаю изучать те же темы — просто через чтение, самостоятельные занятия и исследования.

— С таким образованием какие у вас могут быть варианты работы?

— Это направление называется «христианская апологетика». Многие выпускники становятся пасторами, работают в церковных служениях — с молодежью, с детьми. Некоторые делают YouTube-каналы, кто-то пишет книги. Есть много разных направлений. Я пока не знаю, чем именно хочу заниматься.

В прошлом году я проводил капелланскую программу (программа подготовки капелланов, то есть священнослужителей, которые оказывают духовную и психологическую поддержку людям в кризисных ситуациях, таких как военные действия, болезни или утрата близких – прим. ред) для своей команды, когда мы были в поездках. У нас собиралось от пяти до восьми ребят. И я вел это общение. Моя степень очень помогла в том, чтобы вести такие разговоры с парнями. Сейчас я сосредоточен на том, как могу повлиять на людей, которые рядом со мной.

— В каком возрасте вы пришли к религии?

— Очень рано, в четыре года.

— В четыре?

— Да. Это было моментом, когда я принял Христа. А затем, в 27 лет, произошли большие перемены в моей вере. У меня случился настоящий перелом.

Я вырос в более харизматической церкви (протестантская или католическая община, входящая в «харизматическое движение», которое акцентирует внимание на дарах Святого Духа, таких как «говорение на иных языках» и исцеление, в дополнение к традиционным христианским верованиям – прим. ред.).Вы знаете, что значит «харизматическая»? Сейчас я больше, наверное, не хочу прямо говорить «реформатская», но скорее в ту сторону. Я сильно изменился в своей вере, в том, во что верю, и в том, как читаю Библию.

Моя любовь к апологетике началась в 2020 году. И я думаю, что никогда ее не потеряю. Чувствую, что именно к этому я призван на всю жизнь: защищать веру в христианство, делиться Евангелием с людьми, любить людей. Я чувствую, что именно ради этого я здесь.

— То есть это очень большая часть вашей жизни?

— Да, самая большая, без сомнений. Вера важнее всего. Она даже выше семьи. На первом месте вера, потом семья, а хоккей где-то ниже.

— Если говорить об образовании: вы также окончили Университет Дакоты, когда играли в NCAA. Какие степени у вас там были, и что вы изучали?

— Я изучал связи с общественностью и лидерство. В тот момент я толком не понимал, чем хочу заниматься. Думал, что хочу пойти в бизнес. Начал изучать бизнес и понял, что это невероятно скучно, и мне совсем не нравится. Поэтому я сразу же все бросил.

В университете просто не было ничего, чем бы я по-настоящему горел. Но у меня оказалось достаточно «кредитов», чтобы взять направление «связи с общественностью», и я его выбрал. А как раз в то время появилась программа «лидерство» в качестве дополнительной специализации, и у меня хватало «кредитов», чтобы ее тоже завершить. Поэтому я решил объединить оба направления: одно стало основной программой, второе — дополнительной.

Наверное, это помогает и в апологетике, потому что нужно уметь доносить свои мысли до людей. И, кроме того, я на выездах вел в командах группы, так что в итоге все мои разные дипломы как будто сложились воедино.

«Мои родители пожертвовали всем ради меня. В Мичигане они фактически обанкротились, но даже не сказали мне об этом»

— Вы родились в Анахайме, а Калифорния — это не самый хоккейный штат. Как вы стали хоккеистом?

— У меня есть сестра, она старше меня на семь лет. И у нее был друг, который играл в хоккей. Думаю, его семья была из Мичигана или откуда-то оттуда. Он пригласил ее на матч, и мы всей семьей пошли.

Я просто посмотрел и подумал: «Выглядит весело, хочу попробовать». Спросил у родителей, и они сказали: «Ну, наверное, можно». Мы нашли каток рядом с домом, примерно в семи-восьми минутах езды.

Забавно, что все тренеры на этом катке были канадцами. Все те, кто переехал в Калифорнию ради погоды, ради гольфа, ради отдыха. Они уже были на пенсии. И в итоге у меня в каком-то маленьком катке в Вестминстере, Калифорния, оказались одни из лучших тренеров, которых только можно было найти.

Когда я впервые надел коньки, мне это очень понравилось. Я не помню сам момент, но мой отец рассказывал, что поставил меня на лед, и я сразу поехал. С самого начала я это полюбил — и до сих пор люблю.

— Было ли дорого играть в хоккей в Калифорнии в вашем детстве?

— О да. Мои родители многим пожертвовали, это точно. Оба моих родителя работали в полиции. Мама оставила службу, когда мне было четыре. А отец ушел на пенсию, когда мне было 12, почти 13. То есть они специально ушли раньше, чтобы быть рядом со мной и помочь мне двигаться к карьере хоккеиста.

Они отказались от многого. Когда мне было 12, мы переехали в Мичиган, потому что в Калифорнии заниматься хоккеем было слишком дорого. Мы все равно должны были играть в той же лиге, но там не приходилось бы постоянно летать.

В Мичигане у нас было пять команд, рядом Чикаго — еще четыре, Торонто недалеко. А Калифорния была слишком далеко от всего. Один год в Калифорнии должен был стоить около $35 тыс. И мы поняли, что не можем это себе позволить. Поэтому перешли в другую команду в Мичигане, в ту же лигу, но цена была совсем другой.

В Мичигане родители фактически обанкротились, но даже не сказали мне об этом. Они действительно пожертвовали всем ради меня.

— Вы когда-нибудь хотели пойти по стопам родителей и стать полицейским?

— Нет, никогда. Я очень уважаю то, чем они занимались. Уважаю даже больше сегодня, учитывая все, что происходит, особенно в моей стране, с полицейскими. Я испытываю огромное уважение к людям, которые надевают форму. К пожарным тоже. Каждый день рисковать своей жизнью — это не выглядит чем-то приятным для меня. Мне это не близко.

Когда твой отец говорит тебе «пока» вечером перед ночной сменой — с полуночи до четырех утра — и ему приходится работать среди пьяных людей и следить за порядком, это довольно страшно для маленького ребенка. Но, наверное, ты перестаешь об этом думать, потому что просто привыкаешь.

Но мы знаем много людей — полицейских, которые не вернулись домой. Я благодарен, что мои родители возвращались. Я никогда не хотел связывать свою жизнь с этой профессией. Это очень тяжелая работа, и я глубоко уважаю тех, кто ею занимается, но это не для меня.

— Хотели бы вы, чтобы ваш сын тоже стал хоккеистом?

— Честно говоря, мне все равно. Уверен, что он сам захочет попробовать. Этим летом я дал ему маленькую клюшку, и первое, к чему он потянулся, — это именно к клюшке.

Мне абсолютно не важно, захочет ли он играть в хоккей, в футбол или, может быть, стать музыкантом. Моя жена — музыкант, поэтому, возможно, у него будут музыкальные способности. Не знаю. Я лишь хочу, чтобы он занимался тем, что любит, чем искренне увлечен.

С моей стороны не будет никакого давления, чтобы он играл именно в хоккей или занимался чем-то конкретным. Я хочу, чтобы он делал то, что ему нравится. Посмотрим, годы еще впереди, что он выберет и чем будет наслаждаться. В любом случае я буду лишь подталкивать его к тому, чтобы он работал усердно и получал удовольствие от этого.

— Вы по-прежнему живете в Мичигане?

— Нет, мы живем в Нэшвилле, штат Теннесси.

— Потому что ваша жена оттуда?

— Нет, она из Северной Дакоты. Мы познакомились в колледже.

Я играл в Нэшвилле за «Предаторз» четыре года, и мы купили там дом. Нэшвилл — прекрасный город. Это мой любимый период карьеры — играть там за эту команду. Моя жена - музыкант, а Нэшвилл - один из крупнейших музыкальных центров мира. Так что для нее это было тоже здорово.

У нас там дом, нам нравится тренироваться там, у нас есть хорошая церковь, друзья. Нам очень нравится там жить.

— И хороший климат?

— Нет, слишком жарко.

— Слишком жарко?

— Да. Не знаю, сколько это в градусах Цельсия. Скажу так: выходишь на улицу — и через пять секунд уже потеешь. Все лето там такая жара. Обычно около 33–35 градусов. Зато зима там очень красивая. Правда, мы никогда не проводим зиму в Нэшвилле, мы там, где я играю. Но летом там действительно тяжело из-за жары.

«Мой рост — это скорее дар. Если спросить защитников, почти все скажут, что против меня очень тяжело играть»

— Какой момент в вашей карьере в НХЛ был самым особенным для вас?

— Думаю, плей-офф 2019 года. Это было очень особенное время для меня. Мы играли против «Далласа». Мы проиграли в первом раунде в шести матчах. Но это был сезон, когда я действительно пробился в состав. До этого я выходил за «Флориду», за «Колорадо», но никогда не был полноценным игроком основы.

В том сезоне я боролся за место, играл в четвертом звене, проводил по восемь минут за матч и просто делал свою работу. Все складывалось отлично, но за три недели до конца регулярки я сломал ребро. Тогда команда пошла вперед без меня и хорошо закончила сезон. Мы выиграли дивизион. И я подумал: «Ну вот, мое место снова уплыло из-за травмы». Я не верил, что сыграю в плей-офф.

После первой игры мне дали медицинский допуск, но тренеры не собирались выпускать меня во втором матче. И тогда случился форс-мажор: у Брайана Бойла лопнул аппендикс. Его срочно вывели из состава, а меня поставили. Я забил в том матче. Мы выиграли в овертайме. Забил в следующей игре. Потом еще, кажется, в пятом матче. Это было самое веселое и захватывающее время в хоккее для меня.

Хоккей плей-офф — это вообще другое. Атмосфера в Нэшвилле и в Далласе была просто невероятной. Я запомнил это на всю жизнь. Мне так хотелось, чтобы все это продолжилось дольше. Но именно это событие с аппендиксом многому меня научило: ты никогда не знаешь, когда придет твой шанс и каким образом. Нужно быть готовым всегда.

— Я читала, что у вас было прозвище «Rock Daddy». Расскажите, почему так, и называют ли вас так по-прежнему?

— Нет, уже давно не называют. Но когда я играл за сборную США в 16–17 лет, у всех в команде было что-то с «Daddy». «Rock Daddy», «Klem Daddy»... В КХЛ тоже есть ребята, которые играли со мной тогда, они до сих пор говорят «Bouch Daddy», «Klem Daddy». У всех было такое прозвище.

Я даже использовал «Rock Daddy» для своего Инстаграма. Сейчас пытаюсь все это убрать, но большинство все равно зовут меня просто «Rock». В детстве меня звали «Rocket» — и это мне нравилось, потому что мой любимый игрок был «Русская ракета». Думаю, это было круто.

Вообще у меня не так много прозвищ, потому что само имя «Rock» уже довольно уникальное. В прошлом сезоне ребята начали называть меня «Grimmer» — это было впервые, что-то новое. Команда молодая, парни придумали.

— Что вы думаете о Программе развития сборной США? Это лучший путь для молодых игроков?

— Я обожал каждый момент там. Думаю, все зависит от самого игрока. Мне повезло играть в топ-6, выходить в большинстве, меньшинстве, много времени проводить на льду. Это сильно помогло моему развитию. Я играл с очень сильными хоккеистами, например, с Буше. Это было отличным опытом.

Если ты игрок четвертого звена и мало играешь, думаю, лучше пойти в другое место, где ты сможешь получать больше времени и расти. Все зависит от ситуации. Для меня это было идеально.

Рон Ролстон — один из лучших тренеров, что у меня были. Я его очень уважаю. Он во многом похож на Игоря (Ларионова): очень умный специалист и прекрасный человек. Я с удовольствием у него учился и играл под его руководством.

В программе огромное внимание уделяют всему: игре на льду, физподготовке, питанию, психологии. Мне все это нравилось. Это были одни из лучших периодов в моей жизни.

— Вы были самым низким игроком в НХЛ. Это было для вас проблемой, когда вы росли? Может быть, кто-то говорил, что это станет преградой в хоккее?

— Люди постоянно мне это говорили, да. Но я сам никогда не считал это проблемой. Просто на каждом уровне, когда я поднимался выше, кто-то ставил это под сомнение. Но я играл, показывал свой хоккей — и разговоры заканчивались.

На профессиональном уровне это особенно заметно. В Северной Америке таких игроков мало. В этом году на драфте НХЛ выбрали около 220 человек, и только примерно 25 из них были ниже 183 см. Это всегда было минусом для меня в глазах скаутов, и это раздражало.

Я ведь ничего не могу с этим сделать. Хотелось бы, чтобы критиковали, например, за бросок или за руки — тогда я мог бы работать и исправлять. А рост изменить невозможно.

Но я считаю, что мой размер — это скорее дар. Если спросить защитников, почти все скажут, что против меня очень тяжело играть. Из-за скорости, из-за того, что приходится опускаться ниже, бороться на уровне корпуса. Это очень неудобно для них. Многие игроки признавались, что ненавидят играть против меня больше, чем против кого-либо.

Но люди, которые принимают решения, часто этого не понимают. Что ж, как есть.

В линиях БК появились рынки на его адаптацию в СКА: дебют в ближайшей серии, очки в первом матче и минуты в спецбригадах. В сезонной росписи — индивидуальный тотал очков и фановое пари «забьёт в игре против ЦСКА», при этом предусмотрен возврат, если форвард пропустит встречу.

Источник: ВсеПроСпорт