«Услышал щелчок, рука не шевелится, пальцы онемели». Интервью Дергачева

Александр Дергачев вернулся на лед после тяжелой травмы и 10-месячного перерыва. В большом интервью он рассказал о непростом восстановлении, психологических испытаниях и том, как книги помогли не опустить руки. Мы поговорили о том, как изменилась игра «Нефтехимика» при Игоре Гришине, о летних тренировках в Петербурге и традициях с друзьями-хоккеистами, о несостоявшемся переезде в Америку, магнии молодежных турниров и воспоминаниях о СКА, где он выходил на лед вместе с Павлом Дацюком и Никитой Гусевым.

В беседе Дергачев поделился своим взглядом на хоккей, честно говорил о трудностях и признался, что именно дает ему настоящее удовольствие от игры.

«Изначально маршрут по Петербургу был задан еще старым легендарным СКА»

— Как проходят сборы, как себя чувствуете?

— Я занимался реабилитацией. Особо не отдыхал, потому что пропустил большую часть прошлого сезона. Работал и в зале, и на льду — начал кататься раньше и не прекращал. Потом уже приехал в команду и продолжил вместе с ребятами.

Предсезонка у нас классическая: два льда, тренажерный зал. У нового тренера немного другие упражнения, есть отличия. У каждого наставника свое видение, и это всегда интересно — переключаться, пробовать новое.

— Многие игроки крайне положительно отзываются об Игоре Гришине. Вы уже успели понять почему?

— Еще летом, когда катался в Петербурге с ребятами из «Динамо СПб», спрашивал у них. Все отзывались исключительно положительно. И действительно — в личном общении это подтверждается. Ничего плохого сказать не могу.

— С кем обычно тренируетесь в Петербурге летом?

— Там у нас каждый год собирается очень много игроков. Можно сказать, что команду КХЛ можно набрать. Если начну перечислять, кого-то забуду, еще обидятся. Помимо ребят из СКА, приезжают и другие.

— Чем нравится жить в Петербурге?

— Понятно, что кто-то скажет: «Климат плохой». Но мне в целом город очень нравится. Особенно — мосты, атмосфера. Есть ощущение свободы, прогулки приносят удовольствие. Люди в Петербурге дружелюбные, со временем обрастаешь связями, это помогает и в быту, и в тренировочном процессе. Ну и, конечно, много друзей, с которыми катаемся.

— Вы катаетесь в «Хоккейном городе»?

— Раньше катались там, но в этом году начали на другом месте. В целом лед найти не проблема, важно, чтобы рядом был хороший зал и подходящее расписание: никто не хочет кататься слишком рано утром или поздно вечером. К нам подъезжают и ребята из НХЛ, все вместе тренируемся.

— Почему перестали кататься в «Хоккейном городе»?

— Раньше было удобнее: игроки СКА брали лед, и мы могли к ним присоединяться. Мы же не просто приходили, а платили за аренду, катались много лет. Но в этом году расписание стало неудобным. Мы даже шутили, что, как только Глотов ушел, все пошло наперекосяк.

— Готовясь к интервью, я наткнулась на ваше старое высказывание: говорили, что живете в Петербурге, но так и не были в Эрмитаже. Дошли до музея?

— Нет, пока не дошел. Вообще ничего не посещал. Стыдно, конечно. С возрастом появляется тяга к искусству, но надо планировать, а на это времени не хватает. Жена говорит: «Пойдем в Эрмитаж», я соглашаюсь, а в итоге идем в ресторан на ужин. Но уже начинаю тянуться к культуре. Недавно были на камерном концерте — скрипки, виолончель, музыка из фильмов. Очень понравилось. Думаю, Эрмитаж уже не за горами.

— И балет в Мариинке, наверное, тоже?

— Это обязательно. Только я не хочу идти туда «для галочки», чтобы просто сказать: «Я там был». Надо, чтобы был интерес, чтобы ты почувствовал глубину искусства. Не просто сходить, поесть бутербродов, сфотографироваться и уйти.

— Какое главное развлечение летом в Петербурге для вас? Прогулки на корабликах, разводные мосты?

— Главное развлечение — это встречи с ребятами. Каждый год мы собираемся одной большой компанией, катаемся, тренируемся и общаемся.

— А что вы обычно делаете в свободное время?

— Сначала идем в ресторан, потом играем в какие-нибудь игры, потом собираемся дома. В целом маршрут на пятницу и субботу уже давно проложен. Постепенно подтягиваются все ребята — кто-то приезжает позже, как, например, Вася Подколзин. Есть Чудинов, который закончил карьеру. Со всеми нужно увидеться. Это с годами закрепилось как традиция. Изначально маршрут был задан еще старым легендарным СКА. С тех пор у нас есть места, где нас знают, любят и ждут.

— Насколько «старым» можно назвать эти традиции?

— Началось это еще тогда, когда я был в первой команде при Назарове, в свой первый год. 2015-й.

— Это какие-то мясные рестораны на Рубинштейна?

— Нет, Рубинштейн у нас не в приоритете. Честно говоря, он немного отстает от уровня ресторанов, например, на Патриарших в Москве. Хотя я сам не любитель Патриков. На Рубинштейна мы тоже ходим, но там слишком шумно. Либо попадаются слишком пьяные люди, и не хочется конфликтов. Поэтому мы с ребятами туда особо не выбираемся.

— Раньше была и Думская…

— Да, в МХЛ мы начинали именно там. Но, если честно, это ужас. Хотя, наверное, каждый должен через это пройти и понять, как делать не стоит.

«Гришин ближе к современному типу тренеров»

—Если вернуться к хоккею: стоит ли в этом сезоне ждать от «Нефтехимика» яркой атакующей игры при Игоре Гришине?

— Конечно, стоит. Мне кажется, от любой команды всегда нужно этого ждать. У нас поменялись и тактика, и в целом рисунок игры. Будем играть в атаку. Тем более наша конференция всегда максимально ровная: может одна команда выпасть, но в остальном идет борьба за плей-офф. Сейчас еще есть время что-то докрутить и понять. Сначала больше работали на «физику» — много бега, общая подготовка. Сейчас нагрузки постепенно снижаются, количество льда уменьшается, зато больше работы над тактикой и взаимодействиями в пятерках. Будем играть в движение, с акцентом на скорость и передачу шайбы. Но многое зависит от физического состояния — каждый должен быть готов предложить максимум.

— Можно ли назвать Гришина тренером-демократом, лояльным наставником? Он ведь почти не повышает голос, не использует жесткой лексики.

— Мне кажется, нужен баланс. Тренер может и прикрикнуть, и слово резкое сказать, но при этом важнее доверие и общение. Гришин ближе к современному типу тренеров: он не судит строго за ошибки, потому что все мы их совершаем. Главное — исправлять. Если повторяешь одно и то же, доверие у любого тренера закончится. А если исправляешь — это показатель уровня. Думаю, он как раз про это.

— Как вам дается новая тактика и стиль игры? Тяжело ли перестраиваться?

— Конечно, приходится перестраиваться. Когда долго играешь по одной схеме, тело реагирует по привычке, а мозг подключается позже. Сначала сложно, но во время игр это приходит быстрее. Бывает, побежал не туда, понял — и в следующий раз уже исправился. Через матчи такие моменты нарабатываются. Тактика требует четкости, как часы. Постепенно все подхватывают, и рисунок игры становится правильным.

«Когда лишаешься любимого дела, в голове появляется все, что угодно»

— Вы пропустили 10 месяцев. Расскажите, что это была за травма, как вы ее получили. 

— Десять месяцев — это до момента выхода на игру. На самом деле восстановление заняло меньше, просто сезон уже закончился. Цифра страшная, но готов я был гораздо раньше, тренировался в полную силу. Для центральных нападающих это довольно типичная травма. Угол при вбрасывании оказался неудачным, и плечо просто вылетело на вытянутой руке. Никогда раньше проблем с плечами не было, а тут произошло. Сейчас восстановился, делаю упор на руки, качаю.

— Сразу стало понятно, что все серьезно, или были надежды, что это не так страшно?

— Сначала я вообще не понял, что произошло. Услышал щелчок, подумал, что сломал кость. Но кость вроде целая, а рука не шевелится, пальцы онемели. Уже сам понял, что плечо вылетело. Сначала надеялся, что обойдется. Врачи говорили: если ничего не порвал, может хватить пары месяцев. Но МРТ показало другое. Сказали: «Надо идти на операцию».

— Где проходила операция?

— В Москве, через две недели после травмы. Все сделали нормально: зашили, поставили на место.

— Потом был долгий период, когда нельзя было давать никакой физической нагрузки?

— Да, сначала шесть недель в корсете. Потом тоже ограничение. Первую часть реабилитации я проходил в Петербурге, в медицинском центре СКА, где есть лучшее оборудование в России. Там все собрано в одном месте — диагностика, процедуры, реабилитология. Это важно, чтобы правильно начать восстановление. Потом уже вернулся в Нижнекамск, начал разрабатывать руку. Когда сезон закончился, снова был в Петербурге, там довел реабилитацию до конца.

— Вы говорили, что сложнее всего было не физически, а психологически. Что именно сидело в голове? Были мысли, что можно не вернуться, что это конец?

— Чего только ни сидело в голове. Когда лишаешься любимого дела, в голове появляется все, что угодно. Мысли не самые радостные, но главное — держаться за что-то позитивное. Самое тяжелое — это рутинные проверки: просыпаешься утром, пробуешь пошевелить рукой, болит. На следующий день — снова болит. И так неделями. Кажется, что нет прогресса. Хотя на дистанции он есть: где-то поднял выше, где-то стал сильнее. Но в моменте тяжело. Раздражает все вокруг. Неподвижная рука — это тяжело и в быту, и в хоккейной жизни. Самое трудное было смотреть игры команды со стороны, воспринимать неудачи. Хотел помогать, а сидел и только наблюдал.

— Что в эти моменты помогало не уйти в депрессию?

— Чтение. Мне кажется, ничто так не помогает, как книги.

— Какие именно?

— В основном книги по психологии. Они не обязательно о травмах, но в них можно находить параллели. Мне понравилась книга «Накопительный эффект» (автор Даррен Харди, признана бестселлером таких престижных книжных рейтингов как The New York Times и Wall Street Journal – прим. ред). В ней простым языком рассказывается о терпении, рутине, преодолении. Там есть примеры, через которые легко провести параллель со своей жизнью. Когда читаешь о реальных людях, о том, как они справлялись со стрессом, это помогает.

— С психологом никогда не работали?

— Нет, не работал. У нас, мне кажется, это не слишком развито. Хотя считаю, что для спортсмена психолог — это важная вещь. Но в нашем менталитете сидит, что, если пошел к психологу — значит, сдался. Особенно для мужчины. В голове когнитивный диссонанс: понимаешь, что это правильно, но не идешь. Пока ответа у меня на этот вопрос нет. Думаю, к этому все равно нужно приходить.

«В лагере «Лос-Анджелеса» обалдел: два льда, зал — никаких поблажек»

— Вы были задрафтованы «Лос-Анджелесом» в третьем раунде. Почему в итоге не уехали в Америку?  

— Возможность была. Я же потом был выбран и на импорт-драфте в CHL. У меня был действующий контракт последнего года со СКА. Я думал, что не буду там играть и даже подавал на расторжение. Казалось, что все к этому идет: готов был поехать в CHL, нужно было выплатить компенсацию. В какой-то момент я реально решился, но в итоге все переигралось, и уехать не получилось. Меня начали подпускать к команде КХЛ. Это было уже тогда, когда Олег Валерьевич (Знарок) собирал команду. Тогда я и закрепился, мы выиграли Кубок Гагарина. Мне было 20 лет, я играл лимитчиком в четвертом звене весь плей-офф. Это классное воспоминание. Правильно это или неправильно — одному Богу известно. Но я ни о чем не жалею. Это был единственный шанс, когда я хотел поехать, а дальше уже даже не думал об этом.

— Мне рассказывали, что в какой-то момент вы чуть ли не подписали контракт с «Лос-Анджелесом», были одной ногой в Америке. Но СКА предложил очень хороший контракт, и вы передумали. Так ли это?

— Не совсем. У меня был действующий контракт, предлагать что-то новое тогда никто не мог. Да, «Лос-Анджелес» предлагал контракт, но у меня шла процедура расторжения. Если память не изменяет, тогда в КХЛ с момента подачи расторжения действовало правило девяти месяцев. За эти девять месяцев и решили все. Я остался, и тогда уже мне предложили новый контракт.

— Но вы все же успели поехать в лагерь «Лос-Анджелеса».

— Да, был в лагере новичков. Говорили: «Съезди, познакомься, посмотри город, будет легкая атмосфера». В итоге как начали нагружать — я обалдел. С первого дня убийственные тренировки: два льда, зал, бег, никаких поблажек. Ужас просто. Даже на колено садиться нельзя, везде бегом. У меня язык на плечо, думаю: «Ничего себе знакомство с организацией». Но, конечно, полезный опыт. Там из россиян были я, Зыков, Шарипзянов. Мы молодые, тогда еще не понимали всей серьезности. Но тренеры остались довольны нами, были даже игры «три на три», где мы смотрелись хорошо.

— А сам город удалось посмотреть?

— Практически нет. Был один полу-выходной: нас отвезли на океан, немного искупались, полежали. Все. В остальное время только отель, еда, сон и снова тренировки. Да даже на дневной сон времени не хватало. Быстро поел, заходил в отель, и уже оставался час до сбора на вечернюю тренировку. Это был взрослый лагерь, объясняли кучу моментов, которые уже потом пригодились. К нам приходили ребята из «Кингз», они тогда только Кубок Стэнли выиграли. Там познакомился со Славой Войновым. Смотрел на всех, они были просто машинами, сухие, накачанные. Подумал про себя: «Так, надо что-то менять в себе». Что касается города, то молодым тогда особо и не было интересно. Сейчас бы, наверное, нашел время, а тогда сил не оставалось.

— В СКА вас как-то поставили в тройку с Павлом Дацюком и Никитой Гусевым. Какие остались воспоминания?

— Было, да. Поставили меня тогда в звено с Павлом Валерьевичем и Гусем. Я после первого периода зашел в раздевалку с красным лицом, просто выжатый как лимон. Тренер сказал: «Ты свою роль понимаешь? Ты должен бороться за шайбу и отдавать им». Все было просто: выигрывай борьбу, отдай партнерам, открывайся. Для меня это было тяжело, но очень крутой опыт. Даже моменты были: с Гусевым шли «три в два», он попал в штангу, могли бы набрать очки. Потом был выход «два в один» с Павлом Валерьевичем. Думаю: «Он же сейчас мне отдаст, а я точно запорю момент». Так и вышло: он отдал мне передачу на дальнюю, а я слишком сжал руки, и бросок не получился.

– Он после ничего не сказал?

– Нет, конечно, а что там говорить? Было просто прикольно. Потом, может быть, я еще где-то сыграл пол-игры с ними. В основном я уже играл с другими ребятами. Но все равно есть что вспомнить, моменты были классные.

«Заходишь в раздевалку СКА и понимаешь, что вокруг действительно сильные люди»

– Какое самое яркое воспоминание за эти шесть лет в СКА?

– В СКА, конечно, кубок. Ну и коллектив. Какой там был менталитет у команды. Наверное, начиная от персонала, врачей и тренеров – люди там были особенные. О поражении там даже речи не было. Я иногда выходил на лед с мыслью: «Сейчас будет 2:0 после первого периода или 3:0?» – вот так команда играла. Когда еще был Знарок. Потом уже, когда суперзвезды уехали, состав оставался звездным, но немного другим. Но тот кубок 2017 года – особенное воспоминание.

Я играл с Ильей Каблуковым и Евгением Кетовым, мы выходили против первых троек. Нам четко объясняли задачи – закрывать лидеров. А там в каждом звене СКА один сильнее другого, и мы выполняли свою работу. Три звена – одно страшнее другого.

– А кто больше всего производил впечатление? Ковальчук, Дацюк, Дадонов?

– Да все. Ты заходишь в раздевалку, пройдешься по ней и понимаешь, что вокруг действительно сильные люди. Самое важное, что я там почерпнул, – их менталитет. Дикая уверенность, мастерство, культура общения, передачи. Вот Шипачев с Дадоновым и Гусевым – Гусев ведь пришел еще при Назарове, и они сразу начали ему все показывать. И с каждой игрой они становились сильнее. А потом хит-парад за хит-парадом. Были и Дацюк с Ковальчуком, и Сергей Плотников. Химия была сильнейшая.

–  Не жалеете, что оказались именно в такой команде, где играли не так много, хотя в клубе послабее могли бы иметь более значимую роль?

– В то время точно нет. Я очень много там почерпнул. Общение, подход к подготовке. Нас молодых было немного – я, Барабанов, Шестеркин, Дмитрий Юдин. Потом еще Егор Рыков к нам присоединился. И мы в этом коллективе всегда были вместе со старшими – они нас брали везде с собой. Ты смотришь, как надо правильно готовиться, а если где-то затупил, кто-то подходит: «Пошли пресс качать». Отказать же нельзя. Все работяги, умели совмещать и отдых, и работу.

– А вот с этой молодежной компанией вы общаетесь сейчас?

– С Барабановым и Юдиным всегда на связи. С Шестеркиным понятно – он чуть отдалился, сам же ему писать не будешь. А Барабанов вообще мой сосед, живем в одном комплексе в Петербурге.

«Каждый вызов в сборную ждали как день рождения»

– Хотела спросить про молодежный чемпионат мира. Я пересматривала финал с Финляндией, когда за семь секунд до конца сравняли счет. Таких радостных лиц я давно не видела. Можно сказать, что это был один из самых счастливых моментов в жизни?

– Да, это было невероятно. Безумная радость. Тогда и жизнь по-другому воспринималась. Сейчас уже таких эмоций не найти.

У нас тогда был отличный коллектив. Перед чемпионатом нас все списали, говорили, что у этой команды нет звезд. Это не 1995-й год, где были такие звезды как Паша Бучневич, Ваня Барбашев, Коля Голдобин, Серега Толчинский. У нас не было ребят, которые много играли в КХЛ. Мы все были «по чуть-чуть». Даже Кирилл Капризов тогда был моложе на год, и у него игрового времени было чуть больше, чем у остальных. Но доверие тренеров и атмосфера в команде сделали свое дело. Мы собрались и доказали. У нас было четыре звена «мясорубов». С Каменевым дружим до сих пор, года четыре назад пересматривали этот матч, ностальгировали. Сейчас уже не помню всю игру, только как сравняли и забили победный гол.

– Сейчас, спустя годы, есть сожаление, что не выиграли золото? Или наоборот – радость, что есть два серебра?

– Радости нет. В хоккее есть только одно место – первое. Конечно, обидно, что были так близки дважды и не получилось. Серебро не греет. Остаются только воспоминания.

– В чем особенность молодежного чемпионата мира? Почему его так любят болельщики?

– Все искренне, открыто, честно. Ты еще не погружен во взрослую жизнь, нет никакой подоплеки. Все поддерживают друг друга. Жаль, что у нынешнего поколения нет «Сабвэй-серии» (Суперсерии, матчи между молодежной сборной России и сборными лиг CHL – прим. ред.), турниров «Четырех наций». Каждый вызов в сборную тогда был как праздник. Мы ждали его как дня рождения.

– Что там было особенного в этих матчах Суперсерии?

– В Канаде невероятная культура хоккея. Мы привыкли к 500 зрителям на матчах МХЛ, а там – полный стадион, сумасшедший ажиотаж. Телевидение, TSN, Дон Черри говорит: «Русские слабые». А ты выходишь и понимаешь: их можно обыгрывать, они ошибаются. Это меняло наш менталитет.

Да и сама атмосфера – поездки по пять-шесть часов на автобусе, полные арены. Это было круто. Жаль, что у нынешних ребят нет этих туров. Это огромная потеря. И яркие воспоминания, и мощное развитие. Тебя выдергивают из клуба, из привычной рутины. И возвращаешься потом другим человеком. Классно.

«В «Нефтехимике» у меня развязаны руки: можешь рискнуть, ошибиться, но главное — держать уровень» 

– Вот на молодежном уровне вас называли монстром игры на бортах. Есть мнение, что с годами немного растеряли это качество, потеряли в атаке. Согласны ли с этим и, если да, с чем связываете?

– Нет, я не согласен с тем, что что-то потерял. Просто в разных командах у тебя разное игровое время, разные функции. Где-то четко объясняют задачу, и ты в ущерб своей игре выполняешь то, что нужно для командного результата. Когда играешь много, стараешься себя контролировать, убирать какие-то риски. В углах я себя чувствую комфортно, когда на мне сидит человек, мне удобно кататься с ним, искать передачи, вылезать. Это навык, который проявляется во всей красе, когда ты стабильно играешь. Если же функция другая, то этим не занимаешься, зато выполняешь другую, не менее важную работу.

Есть очень много деталей, которые не видны ни болельщикам, ни прессе. Все привыкли смотреть на очки, голы, передачи, но существует огромный объем незаметной работы. К примеру, четвертые звенья: их выпускают, чтобы разгрузить лидеров, дать возможность защитникам отдохнуть. Это хит, давление, надежность. Ты выходишь, команда спокойно продолжает игру, и тренерский штаб уверен, что ошибок не будет. Такие моменты болельщик не замечает, но они важны для общей картины. Раньше я играл с краю, а когда ты с краю, то в своей зоне просто «куришь», стоишь. Единственный минус игры с краю, что надо блокировать броски, когда шайба из угла наверх поднимается. А так ты заехал в зону, и у тебя сил вагон, шайбу себе в трусы закинул и катаешься с ней по зоне, пока у тебя у самого силы не закончатся. В центре ты понимаешь, что при возврате не стоит быть четвертым-пятым. Желательно, чтобы центральный был внизу. Крайний никогда не сможет отыграть, как центральный. Только на каком-то моменте.

Говорить, что я что-то потерял у бортов, нельзя. Просто роль менялась. В молодежной сборной ты всегда в центре внимания, ты потом на этом багаже несколько лет едешь. А спустя десять лет ты уже другой хоккеист, с другим опытом и другими задачами.

– Можно ли сказать, что в «Нефтехимике» вы нашли себя? До травмы у вас все складывалось хорошо.

– Да я и в Омске чувствовал себя нормально. У Боба Хартли, конечно, все было по-другому, там меньше игрового времени, другая роль. Но сказать, что я выходил неуверенным, нельзя. Просто задачи менялись.

В «Нефтехимике» стало больше игрового времени, больше доверия, и игра сразу поменялась. У тебя развязаны руки: можешь позволить себе риск, можешь ошибиться, но это не значит, что злоупотребляешь доверием. Ты показываешь свой класс, держишь стабильный уровень. Не прыгать вверх-вниз, как по кардиограмме, а идти ровно.

И самое важное: это детское удовольствие от хоккея. Когда ты играешь достаточно много и показываешь свои сильные стороны, это возвращает тебя к ощущениям из детства. В тот момент у меня были предложения из топ-клубов, где платили бы больше, но остался в «Нефтехимике», чтобы реально играть. Потому что самое большое удовольствие в хоккее — именно в игре, когда выходишь на лед и соревнуешься, обыгрываешь.

– Это важно — поддерживать в себе интерес к хоккею.

– Да, именно ради этого я и оставался. В этом сезоне планирую, дай Бог, чтобы все было хорошо, играть в свою игру, помогать команде. Надо выйти в плей-офф, тогда вообще всем будет хорошо. Надеюсь, что все сложится.

Источник: ВсеПроСпорт